Константин Райкин - художественный руководитель театра «Сатирикон», народный артист России

О стихах, родительской славе и о театральной публике

Добрый вечер! Сегодня свои простые вопросы я задам художественному руководителю московского театра «Сатирикон», народному артисту Константину Райкину.

- Константин Аркадьевич, добрый вечер!

– Здравствуйте.

- Вы сегодня работали на разрыв аорты, просто наотмашь. Простите, давно такого не видел. Можно было бы и техникой актёрской как-то себя поберечь.

– Поберечь – это непрофессионально, по-моему. Это к моей профессии не имеет отношения.

- Ну есть актёрская техника. Она помогает.

– Я ею пользуюсь. Поберечь себя – это имеет отношение только к халтуре. Актёрская техника рассчитана на то, что ты тратишься, и тогда она имеет значение. А если ты не тратишься, то никакая техника не спасёт тебя от пустоты, которую сразу видно. Что говорить про халтуру, которая есть в любом виде человеческой деятельности и в нашем деле тоже бывает. Но ко мне это не относится. Я по-другому не могу, так приучен.

- Константин Аркадьевич, кстати, к вопросу об отчестве. Вся страна знает, вы – сын блистательного Аркадия Райкина и в то же время совершенно состоявшаяся творческая величина и индивидуальность. Как удалось выйти из тени отца? Это очень трудно, по-моему.

– Что значит – удалось, не удалось.

- Ну удалось.

– Что значит удалось?! Понимаете, я всегда был без его тени. Я отдельно. Просто для кого-то я так и останусь сыном Райкина, и таких большинство в нашей стране. Я буду для них сыном Райкина, я и умру сыном Райкина. Ну что делать?! Это люди, которые меня-то знают мало. Я для них просто – сын их любимого артиста. Ну за это сердиться, обижаться? Это, знаете, как плохая экология: либо надо застрелиться, либо как-то привыкнуть к этому и жить. Есть другие люди, для которых я значу что-то отдельное, которые меня видят в работе. Люди, которые хоть раз меня видели вживую, я для них отдельно что-то из себя представляю. Так я думаю. Что делать? Поскольку папа был бесконечно знаменит и гораздо больше в этом смысле, чем я, до последних дней своих. И этот вид театра, которым он занимался, был предельно демократичным и популярным. Он занимался эстрадой и сатирой, понимаете. Он был практически единственный сатирик со сцены в стране да ещё такого гигантского таланта! Конечно, он имел такую всенародную любовь. Я всё-таки занимаюсь гораздо более камерным делом, я занимаюсь драматическим театром, я занимаюсь преподаванием. Я давно для себя свою дорогу избрал и решил, что слава вообще не может быть целью жизни.

- Как вы думаете, кто придумал недобрую фразу, что природа на детях гениев отдыхает?

– Она не недобрая. Это просто фраза для ленивых людей. Где же она отдыхает?! Посмотрите, какие у талантливых людей талантливые дети. Да по всему миру взять, взять кого угодно из знаменитых. Взять семейство Михалковых. Я сейчас не говорю про какие-то политические убеждения. Посмотрите, какие талантливые дети, отцы, деды, а всё не кончается и не кончается. А у какого-нибудь Тётькина природа всё отдыхает и отдыхает. Уже, казалось бы, должна проснуться, должен быть уже гений, а она всё отдыхает. А у этого природа работает и работает. Да ладно у этого! Посмотрите, какие замечательные дети у замечательных артистов. Посмотрите на Лайзу Миннелли, посмотрите на Дугласов. Закона нет.

- Всё очень индивидуально.

– Это кто-то завистливый придумал.

- Есть такое расхожее мнение, что художник должен быть слегка голодным, аполитичным, не в подписантах, как бы в стороне стоять. Согласны?

– То, что он должен быть аполитичным и не в подписантах, знаете, близко не надо заниматься. Я бы поостерёгся. Я и остерегаюсь.

- Я вот не помню, чтобы Константин Райкин какое-то письмо подписал.

– Какие-нибудь мерзкие письма я не подписывал.

- Ну, за Крым или против Крыма, или ещё что-то.

– Знаете, я вообще в политику стараюсь не соваться, потому что политика – это дело всё-таки очень лживое. Пусть меня простят самые замечательные и какие-то большие руководители.

- Народ по ту сторону экрана с вами согласится.

– Понимаете, очень трудно разобраться нормальному человеку, потому что политика – это искусство лжи и с той стороны, и с нашей. У нас огромная биография вранья. С чего вдруг мы должны говорить чистую правду, когда у нас такая биография вранья? При том, что, конечно, есть какие-то сердечные предрасположенности. Думаете, я в какой-то части своей натуры не радуюсь, что Крым стал теперь российский? Да радуюсь, конечно! У меня там много знакомых, близких людей, я уж не говорю, что у меня семья украинская: у меня жена – украинка, у меня дочь – укрейка или евринка.

- А жена радуется про Крым?

– Не знаю, радуется ли она. Но когда я узнал, что мы не будем вообще вмешиваться в дела Украины, когда там какие-то начались националистические такие настроения, я первое, что подумал: «А как же русские люди? Как же русский город Севастополь, который я так люблю?» А вообще, всё, что происходит в Украине, для меня это ужасная рана. Потому что я знаю Украину (как и любое другое место) прежде всего по публике. Она там замечательная. В Киеве такая публика театральная! Замечательная, русскоязычная! Мне очень жалко. Я понимаю, что я надолго это утратил.

- Вы говорили, что в том же Киеве потрясающая театральная публика, я с вами абсолютно согласен. А скажите, театральная публика может быть дурой?

– Да, конечно. Публика может очень легко, восторженно реагировать на пошлость, мерзость, безвкусицу. Успех – это очень вещь важная в нашем деле, но не абсолютная. Знаете, это как в математике говорят: это необходимо, но недостаточно для того, чтобы можно было точно сказать, что высокого качества продукцию они смотрят. Публика бывает иногда очень низкого уровня вкусовых критериев или смысловых и может очень обманываться.

- Вы добрались до Дальнего Востока, до края России, до Благовещенска. Это заработок?

– Да, это заработок. У меня никогда нет заработка нетворческого характера. Я очень люблю делать то, что я делаю. По-моему, это и видно, что я люблю это. Это заработок для меня в свободное от театра время. Потому что даже я, получая в театре всё-таки больше, чем рядовой актёр, поскольку я и преподаю, и ставлю, и собственно руководитель, и сам играю ещё, всё равно этих денег недостаточно, чтобы жить в Москве такой жизнью с моими определёнными потребностями. Значит, мне приходится иногда отрываться.

- Лететь на другой край страны.

– Знаете, я уже бывал здесь раз шесть или семь. Я ни разу не был в Благовещенске.

- Как-то так наш город стоит на обочине.

– На окраине, да.

- А вас маленько задело, что не было аншлага, мне показалось.

– Конечно. Я же вообще-то – аншлаговый артист в Москве, понимаете. Но потом, когда зажёгся свет в конце, я увидел, что немножко ошибался. Мне казалось, что их будет меньше, чем я увидел в конце. Там так устроена одежда сцены, что я не мог подсмотреть толком никуда, много народу или нет.

- Ну задевает артиста. Это врут, когда говорят: «Да у меня хоть десять зрителей, я буду…»

– Нет, нет, будут десять, я всё равно буду для них играть. Это для меня закон. Эти десять-то пришли. Другое дело, что, конечно, это не радует. Я так с ними поделился немножечко этим ощущением, но потом оказалось, что их не так мало, как я думал.

- Понятно. И под конец несколько блиц. Есть человек, которому вы не подадите руку в жизни?

– Есть, конечно, но я не буду называть.

- Много их?

– Ну достаточно.

- Любимый писатель?

– Достоевский.

- Любимая еда?

– Что-нибудь из русской закуски. Я думаю, что картошка с селёдкой.

- Напиток?

– Да, по-разному. Скажу, водка. Не очень ошибусь.

- Продолжите, пожалуйста, фразу: «Судьба – это…»

– Характер.

- Спасибо большое за этот разговор.

– Спасибо.

Это были «Простые вопросы» для народного артиста России Константина Райкина. Мы говорили обо всём том, что называется жизнью. Добра и здоровья. Берегите себя и живите, пожалуйста, долго. До свиданья.